упала в обморок, вся холодная и бледная, в то утро, когда Артур – безрассудная привычка юности, мистер Кленнэм куда уместнее при нынешних обстоятельствах, тем более в разговоре с посторонним лицом, да еще столь высокопоставленным – сообщил ей радостное известие, принесенное человеком по фамилии Панкс.
Услышав эти два имени, мистер Доррит нахмурился, посмотрел на гостью, снова нахмурился, в нерешительности поднес к губам пальцы, как делал когда-то, много лет тому назад, и наконец произнес:
– Быть может, вы – кха – изложите мне свою надобность, сударыня?
– Мистер Доррит, – сказала Флора, – вы очень добры, что просите меня об этом, да меня и не удивляет ваша доброта, я сразу заметила сходство, конечно, осанка и телосложение и все прочее, но все-таки сходство есть, а что до причин, побудивших меня вторгнуться, то ни одна живая душа от меня об этом не слыхала, а уж меньше всех Артур – простите, Дойс и Кленнэм, то есть я хочу сказать только Кленнэм без Дойса, – но для того, чтобы спасти этого человека, связанного золотой цепью воспоминаний с той счастливой порой, когда все вокруг растворялось в блаженстве, я готова дать королевский выкуп, не знаю, правда, точно, сколько это составит, но хочу сказать, что готова отдать все, что имею, и даже больше.
Мистер Доррит остался безучастным к глубокому чувству, с которым были произнесены последние слова, и только повторил:
– Прошу вас изложить вашу надобность, сударыня.
– Я понимаю, это не слишком вероятно, – сказала Флора, – однако же возможно, а раз это возможно, то, прочитавши в газетах, что вы приехали из Италии и скоро туда возвращаетесь, я тотчас же сказала себе, попытка не пытка, а вдруг да случится встретить его или услыхать про него, какая была бы удача и радость для всех.
– Позвольте, позвольте, сударыня, – сказал мистер Доррит, чувствуя, как у него в голове все идет кругом, – о ком, собственно, вы изволите говорить – кха – о ком? – чуть ли не выкрикнул он уже в полном отчаянии.
– О приезжем из Италии, который пропал без вести, вы, конечно, читали про это в газетах, как и я сама, хотя есть и другой источник по фамилии Панкс, откуда и известно, какие чудовищные слухи распускают некоторые злые люди, должно быть, по себе судят, и в какой тревоге и негодовании находится бедный Артур – Дойс и Кленнэм – это просто выше моих сил.
К счастью для мистера Доррита – ибо в противном случае ему так и не удалось бы получить вразумительное объяснение, – он ничего не читал и не слышал об упомянутом происшествии. А потому миссис Финчинг, без конца извиняясь за промедление, вызванное тем, что не так-то легко добраться до кармана в бесчисленных складках и сборках ее платья, извлекла наконец полицейскую афишку, в которой говорилось, что некий иностранец по фамилии Бландуа, недавно прибывший из Венеции, в ночь на такое-то число бесследно исчез в таком-то квартале лондонского Сити при обстоятельствах, оставшихся невыясненными; известно только, что в таком-то часу он вошел в такой-то дом, что, по свидетельству обитателей этого дома, он оттуда вышел за столько-то минут до полуночи и что с той поры его никто не видел. Мистер Доррит с большим вниманием прочитал это, останавливаясь на всех подробностях, касавшихся места и времени, и особенно на описании примет таинственно исчезнувшего незнакомца.
– Бландуа! – воскликнул он, дочитав до конца. – Венеция! И эти приметы! Я знаю человека, о котором тут говорится. Он бывал в моем доме. Он близкий друг одного джентльмена из хорошего рода, но – кха – несколько стесненного в средствах, которому я – кхм – оказываю покровительство.
– Тем легче вам будет исполнить мою покорнейшую и настоятельную просьбу, – подхватила Флора, – сделайте милость, когда будете возвращаться в Италию, ищите этого пропавшего иностранца на всех дорогах и перекрестках, справляйтесь о нем во всех гостиницах, и виноградниках, и апельсиновых рощах, и вулканах, и словом всюду, где вам только придется проезжать, ведь не сквозь землю же он провалился, так с какой же стати он прячется вместо того, чтобы выйти и открыто сказать, вот я, и рассеять всякие подозрения.
– Скажите, сударыня, – осведомился мистер Доррит, снова заглянув в афишку, – а что это за Кленнэм и К°? Эта фамилия названа здесь при указании дома, где теряется след мсье Бландуа; кто же такой Кленнэм и К°? Я, помнится – кха – был когда-то – кхм – немного знаком с человеком, носившим такую фамилию; если не ошибаюсь, вы о нем также упоминали. Может ли быть, что это то самое лицо?
– Нет, это совсем другое лицо, – возразила Флора, – без ног и на колесах, а нрав такой, что не приведи боже, хоть она и мать ему.
– Кленнэм и К° – кха – мать? – воскликнул мистер Доррит.
– Да, и еще старикашка со скривленной шеей, – сказала Флора.
Выражение лица мистера Доррита ясно показывало, что если он еще не сошел с ума, то это случится в самое ближайшее время. Самочувствие его не улучшилось от того, что Флора тут же пустилась в подробный рассказ о наружности мистера Флинтвинча, без всякого перехода перемежая этот рассказ замечаниями, касающимися миссис Кленнэм, а в заключение назвала почтенного компаньона последней ржавым винтом в гетрах. В результате перед мысленным взором мистера Доррита возникло устрашающее видение некоего двуполого чудовища без ног и на колесах, похожего на ржавый винт в гетрах, и это видение до такой степени потрясло упомянутого джентльмена, что на него просто жаль было смотреть.
– Ну, я не стану вас больше задерживать, – сказала Флора, заметив болезненное состояние мистера Доррита, однако нимало не догадываясь о собственной причастности к этому факту, – если вы любезно дадите мне слово джентльмена, что по дороге в Италию и в самой Италии будете неустанно разыскивать этого мистера Бландуа всюду, где только можно, и если вам удастся напасть на его след, заставите его вернуться и рассеять все подозрения.
Тем временем мистер Доррит уже достаточно оправился, чтобы связать несколько слов в том смысле, что сочтет это своим долгом. Флора, восхищенная успехом своей миссии, поднялась и стала прощаться.
– Миллион раз благодарю, – сказала она, – а на случай, если потребуется что-нибудь сообщить лично, мой адрес есть на карточке, я не прошу передать привет милой крошке, чтобы не показаться навязчивой, тем более что никакой милой крошки уже и нет больше после всех перемен, но мы с тетушкой мистера Ф. желаем ей всякого добра, и у нас даже в мыслях нет, что она нам чем-нибудь обязана, скорее напротив, потому что она, бывало, какое дело ни начнет, всегда доведет до конца, а этим мало